Skip to main content

Вчера в ночном безумстве непогода 
Ревела, била и секла 
Кирпич и стекла, крышу дома, 
Что с твердостью угрюмой встал 
На перепутье времен года 
И с стойкостью упрямой ждал, 
Когда иссякнет ветра злоба 
И буйство дикое дождя. 

Внутри тепло и сонная истома. 
Расцвел в горшке отважный декабрист. 
На кухонной стене календаря 
Опал уж осени последний лист, 
И стали видны на спирали 
Взамен картинок ноября 
На глянце, что блестящ и чист, 
Пейзажи зимние с снегами. 

C утра же все переменилось: 
Взамен ноябрьской гнилости сырой, 
Осенний гнев сменив на милость 
Морозной свежести, декабрь пришел —
Зимы назначенный наместник. 
Осмотр устроив, зимний вестник, 
Как фельдшер, с тихой добротой 
В крыле больничном обошел 
Свои обширные владения, 
Надел рубашку усмирения 
На все бесчинства ноября, 
Мир даровал упокоения 
Полям уставшим, право дня 
Провозглашая быть длиннее 
И, чтоб порядок был вернее, 
Все воды, воздух и земля 
На откуп отданы морозу, снегу 
Ветреной метели, льду. 
Уменьшив всякого народа 
Шатание в поле и в лесу, 
В кабак сгоняя праздный люд 
Иль к телевизору, к компьютеру, иль к печке, 
Рецепты верные от кашля и простуд 
Мамаш заботливых и бабок побуждая 
Искать, (а также к новогодней елке свечки), 
Декабрь до самого до мая 
Установил владычество зимы. 
Ноябрь почил — так рады ль мы? 

Надев потертую тужурку, 
Из мастерской открывши дверь, 
Мыском ноги сметая стружку 
Через порог, в морозный день 
Шагаю непривычно твердым шагом. 
Счастливый Рекс со мною рядом: 
Снежинку редкую хватает на лету. 
Свежо и чисто. Я иду 
Через затихшую деревню. 
Никто не тянет заунывно песню, 
Не слышно криков или разговоров: 
На улице разбитой и кривой 
С щетиною бурьяна вдоль заборов 
Стоит нетронутый покой. 
По тонкой корке льда 
Поверх теперь замерзших луж 
Шагает только, как дородный муж, 
Петух, сзывая кур. Собака лает. 
Курится дым, из труб взлетая, 
И звоном льется тишина: 
Зима пришла, пришла зима! 

Дорога за околицей выводит в поле. 
Там, посреди заброшенных лугов,
Река течет неспешно на просторе. 
Сквозь рощу сосен и дубов 
К реке через погост ведет тропа. 
Спускаюсь на тропу — она 
Сбегает вниз, потом — наверх. 
Бегу за ней. Невольный смех 
В морозный воздух с губ моих слетает, 
Дыхание расправляет грудь, 
В висках стучит, а сердце ожидает 
Знакомый поворот, где путь 
Ведет к песчаному обрыву, 
К трем соснам, что у самой у воды: 
Там, следуя душевному порыву, 
Забыв совсем, что в мире есть часы, 
Мы вечность вместе проводили, 
Прекрасные мечты дарили: 
Ты мне, а я — тебе, —
И знаки на песке чертили, 
Пропав в бушующей весне. 

Как жаль, что ты сегодня не со мной, 
Мой добрый друг, усталый и печальный, 
В делах пропавший с головой, 
В толпе идущий привокзальной, 
Ненужный груз в бессмысленность неся. 
Сегодня, в первый зимний день начала декабря 
Ты мог бы выдохнуть, 
Окинуть вдруг другим, ожившим взглядом 
Едва запорошенные поля 
С тропинками, коровьим стадом 
Протоптанными речки вдоль, 
С ветвей, нависших над рекой, 
Смахнуть в поток кристаллы льда, 
Смотреть, как темная вода 
Их поглощает медленно, пуская круг, 
И вновь бежит в тревожном ожидании
Поры, когда большие холода 
Скуют ее надолго в назидание 
Всему, что дышит под луной. 
О, если б ты был здесь, мой милый друг, 
То в наслаждении красотой, 
Неторопливом созерцании 
Сих дивных и забытых богом мест
Ты б, верно, отдохнул душой. 

Увы и жаль... Взглянув, прищурившись, окрест, 
Вздохнув, я продолжаю путь. 

В угодья бывшие решаю заглянуть 
Лесничьего, что были от деревни в отдалении. 
Его надворные строения 
Не так чтоб были очень велики: 
Изба, обшитая вагонкой, 
Из бревен грубых скотный двор, 
Из ровного штакетника забор, 
Чурак и чурки, там, где колкой 
Дров летом занимались лесники. 
Внутри большого огорода 
Капусты вмерзшие велки 
Топорщатся у брошенного стога. 
Сарай тесовый, ясли с солью 
Для забредающих лосей. 
Остатки старых отрубей 
Остались гнить у недостроенного сруба. 
Навес для дров, как будто молью 
Побитый, драной крышею сквозит. 
Качели детские у дуба... 
И вдруг внезапно возникает 
Тревожный страх, что здесь я не один, 
Что из-за скрещенных осин, 
Как будто кто-то наблюдает... 
Но нет — ничто не дрогнет, не скрипит, 
Все холодно, безмолвно и мертво, 
Лишь солнце низкое моргает 
Сквозь ветви и глаза слепит. 

Когда-то здесь взлетала высоко 
Дороги пыль от большегрузных лесовозов, 
В коровнике дух свежего навоза 
С надоенным мешался молоком, 
Хозяйка статная с повязанным платком 
Кидала зерна на куриный пир. 
Собаки, кошки кормлены и сыты, 
Лесничьи дети после бесшабашных игр 
Вчерашних чистые, умыты, 
В чумазой «Ниве» лесника отправлены учиться в школу, 
Лесник сам на делянке иль в контору 
Колхозную вопрос какой решать спешил. 
А на селе ж в погоду ль непогоду, 
По поводу иль нет — без всякого разбора: 
Хоть в праздник, будни иль в угоду богу 
Народ не зная меры пил. 

Но все прошло, лишь только тени 
Ушедших дней кружат крикливым вороньем, 
И поросли быльем строения, 
И опустел просторный дом. 
Рукой бездушной мародера 
С опор уж сняты провода: 
И больше нет сюда возврата, 
И жизнь заглохла навсегда. 

А жизнь была то бедно-худо, 
То тяжела, то весела, 
Шагали маршем дружно, в ногу, 
И хорошо, что не война! 
Но вот чеканному порядку 
Пришел конец: сменились времена — 
Никто уж план иль разнарядку 
Не выдавал и не спускал. 
Полей весной засеянные всходы 
Уж земледелец не желал 
Увидеть сжатыми — бежал 
От нищеты в объятия обещанной свободы. 
И только занавес железный пал: 
В малиновых цветах пиджачной моды 
Наживы дух стал править бал. 

Десяток лет лесник держался, 
Но все имеет свой предел: 
За беспредельным переделом 
Шел эффективный передел, 
Редел народ, дома пустели, 
Закрылись: школа, почта, клуб. 
В конце концов лесхоз распался 
И вышло так, что оказался 
В лесу бескрайнем лесоруб 
Без вспоможенья и работы. 
Устав от безнадеги и заботы, 
Как пропитать семью и где детей учить, 
Решив, что хуже уж не может быть, 
Лесничьего семья со своего снялась гнезда, 
Что можно было — за бесценок продала,
И летом подалась к родне, что в городе. 
Лесничиха устроилась завхозом, 
Торговлей ширпотребом и извозом 
Лесничий занялся. И худо-бедно, вроде, 
Когда уж силы были на исходе, 
Свернула в право жизни колея. 

А что же я? 

А я стою, смотрю, как солнца блики 
Играют на полу подгнившего крыльца, 
Выхватывая канувшие в лету лики 
Сквозь черноту разбитого окна. 
Вглядевшись пристально в бездонную пучину, 
Увидел я другие берега: 
В курной избе зажженную лучину, 
Кочевников привставших в стременах; 
Узрел, как сгорбленный монах 
Сказание пишет мелкой вязью; 
Упадши ниц пред грозным князем, 
Лежит в грязи безвестный смерд; 
Холодный пасмурный рассвет 
Дружина ратников встречает; 
Княгиня на стене стенает, 
Оставшись в горести одна; 
Среди веселья и вина 
Казачья вольница гогочет и гуляет, 
Султану дерзкое послав письмо; 
Старинных мастеров искусных ремесло, 
Чреду жестоких властных государей, 
Опричников, раскольников, стрельцов, 
Окно в Европу прорубание, 
Бород боярских обрезание, 
Сражений крики, саблей звоны, 
Гусар летучих эскадроны, 
Столицы отданной дымы, 
У Березины замерзшие полки 
Ждут в темноте отставшие обозы; 
Надежды тщетные на освобождение, 
Луч света в царстве тьмы, 
Противление вместе с непротивлением; 
Как конь, взбесившийся и вставший на дыбы 
От войн и беспросветности, в движение 
Пришедшая бескрайняя страна 
Кати´тся вниз кругами ада, 
И комиссаров пыльные шлемы´, 
И светлый путь, и солнце без заката... 
В кинотеатре пианист 
Играет диссонантные аккорды, 
Под крысолова дудки свист 
Идут железные когорты; 
Штандарты, мор и истребление, 
Победа, долгожданный мир, 
Из пепла жизни возрождение; 
Развенчанный безжалостный кумир 
И, после к звездам устремления, 
Через полсотни мутных лет, 
Опять его обожествление, 
И очумелый тройки бег 
В руках чумных возниц до остервененья. 
Куда, зачем несешься ты? 

О, господи, уже ль позволит кто мечты 
О новом Риме или возрождении 
Лелееть в лихорадочном мозгу, 
Увидев тяжесть разорения 
Земель окрестных, сел и деревень, 
Встававших после страшных бедствий 
И вымирающих теперь? 
Что сталось здесь, и почему 
Оставлены когда-то полные селенья? 
Быть может жертвой мановенья 
Языческого бога иль жреца 
Жизнь в этом крае пала? 
А может просто от людей устала 
Долготерпивая природа-мать? 
Душа не хочет принимать 
Упадка мрачные знамения: 
Где колосились нивы — дикий зверь 
Теперь прокладывает тропы; 
Могил заброшенных кресты и звезды 
Лишь хмель с вьюном оберегают, 
Над ними в небесах гуляют 
И молнии метают в землю грозы, 
И слезы льют. Там, где когда-то был покос, 
Комбайн заржавленный пророс 
Насквозь букетом молодой березы. 
Теперь лишь елка и ольха, 
Где ржи волна в волну бросалась, 
И дичь неслышная прокралась 
И все в округе оплела, 
И погрузила в сонное забвение: 
И погрузилась в сон прекрасная страна. 

И верно много зим пройдет 
Пока, быть может, с дуновением 
Апреля ветра и разливом рек 
Сюда вернется с духом обновления
И планами хозяйский человек, 
Придет и средь проснувшихся равнин
Вновь плуг воткнет, чтоб сделать пашню, 
Опять засеет отдохнувшие поля, 
И благодарная воспрявшая земля 
Надежду даст вновь призрачному счастью. 
Кто ж будет это — финн иль славянин, 
Иль житель поднебесного Китая? 
Иль может только дикий муэдзин 
Лишь будет нарушать пустующего края 
Загадочную тишину? 

Стою в задумчивости, жду 
У неба синего ответа. 
Прутом на бархатном снегу 
Для звезд грядущих я звезду, 
Как в детстве, в качестве привета 
Черчу и мерю грусти глубину. 

Вдруг чувствую, что мокрый и шершавый 
Язык мою ладонь холодную лизнул: 
— Ты как, хозяин? Может, это, 
Пойдем домой иль ты уснул? 
Лукавый взгляд ловлю собаки. 
Рекс тянет спину и неспешно хвост, 
Как будто нерешительно виляет, 
А в ласковых глазах его все тот же вижу я вопрос: 
— Чем угостишь меня, хозяин? 

— Пойдем, дружище Рекс, домой: 
Есть пища там для нас обоих! 
А перед самой темнотой 
Нагрянем к бабушке Прасковье, 
Чтоб слушать доброй старины 
Истории и сказки, и предания, 
О том, какие были люди здесь, 
Про родственников, что не перечесть, 
Что тут творилось в дни войны: 
Бои, фашистов лютование, 
Про знаков полных тягостные сны, 
Про деда старого Афоню, 
Как не поддаться тлеющему горю 
И не пропасть в безумии любви... 

Декабрь снегами укрывает память. 
Опять смотрю в окно и в нем темно: 
Зима грядет. Глубóко в сердце пламя 
Я от нее храню и берегу тепло. 

Мой добрый друг, усталый и печальный, 
Забрось свои ненужные дела, 
На площади угарной привокзальной 
Купи билет и приезжай сюда. 
Быть может, в этом есть спасенье 
От серости однообразных дней: 
Отбросить все и в камере хранения 
Оставить мысли и забыть пустых людей. 
Здесь чистые встают рассветы 
И на ветвях блестит слюда, 
И есть надежда, что ответы, 
Найдешь ты здесь. 
Пора, мой друг, пора!

В начало