Опять безумная тоска.
Вчера с разгулом ветренным в угаре мы кутили,
Настой березовый из бочек пили:
Трещит теперь, как лед, нещадно голова,
И все в тумане после хмеля.
Снегурка, вроде, плакалась в плечо,
Твердила, что не может жить без Леля,
И спрашивала, что значит «горячо»?
Я утешал, как мог и Мизгиря
Как жениха, в пример ей ставил,
Но та не слушала... К рассвету я оставил
С тяжелым чувством буйное собрание,
И к исполнениям заветов января
Опять решил свое напрасное старание
Привлечь.
Нет, тщетно все! Увольте! Не могу!
Завесой ставлю снежную пургу,
Чтоб скрыть бессилие свое и солнца наступление!
Глобальные в погоде измененья
Рождают мысль, что я не доживу
До месяцев обычного тридцатидневья:
Истрачу жизнь свою на безнадежную борьбу
С экспансией бесцеремонною Ярила!
Что было по плечу отцу —
Мне тягостно, не мило, не по силам!
Зачем бессмысленная трата
Ночей холодных бархатисто-черных
На составление прожектов мертворожденных,
Камланий во ознаменованье солнцеворота
И к темноте возврата, поворота,
Когда все ясно: время сочтено —
День неотвратно прибывает!
Снег бел, как полотно —
Под солнца яркими лучами
Болеет и, коростой льда
Покрытый, с хрустом проседает.
Его безжалостно трамбует, разбивает
Народ оживший лыжами, санями.
От жалости с сосулек вдруг слеза
Срывается. Страдаю я, и голова
Разламывается от света!
Ничто не может мне помочь, совета
Мне не у кого попросить!
Я загнан, пойман в огненном кольце!
Что делать? Как мне быть?
Сегодня воду я нашел в ларце,
Где слово «Вечность» изо льда отец хранил!
Ужель конец? Где, где взять сил?
И я теперь уже не знаю:
Сам дни ль свои безумно прожигаю,
Иль солнце их безжалостно палит!
Меня корежит, вьюжит и знобит,
И, cкрученный метелью злой, я иссякаю.
Прощай, увы тебе, жестокий мир!