Опять луна, и паранойя
Пузырит мыслей газировку,
А разум спит, в картине Гойи
Со страху кровь меняя на морковку.
Желанье улучшенья мирозданья
Кусает локти в усмирительной рубашке,
Напяленной не в виде наказания,
А только, чтоб не дать бессильной промакашке
Расползсться мокрыми слоями
И не смешать в чернильной жиже
Весь смысл, выбитый словами
С витиеватой подписью пониже:
Мы, наше наполеонское величие,
Что приснопамятно, отныне
В своем божественном обличье
Последней истиной в экзистсциальном мире
Владеем.
Хочется оркестр...
После пьянки
Гвардейцев вывожу, чтоб проорали
Все то, что в мыслях пузырьками
Кипит о ближних, дальних тоже.
И валерианки в банке нету,
А алкоголь, как джинн в бутылке,
Лишь ждет в замасленной улыбке,
Чтобы у нас не отличались рожи.
И в ужасе бегу бегом в больницу,
Где свет, стерильность, запах хлорки:
О, дайте, дайте мне свободу
От дум или хорошей порки
Сеанс и иглотерапию!
А персонал глядит с испугом:
Да вы поглубже, доктор, что ли
Дышите! К стенке прислонитесь!
А мы сейчас, айда, за стулом:
Бежим туда и враз — обратно!
Вы главный тут за психотерапию!
Вот вам халат — его держите!
Нет, одевайте аккуратно!
Прием начнется ровно в полночь.
Уж пациентов в корридоре
Набито, как быков в загоне!
И бог вам милостивый в помощь:
Назначены вы пикадором на корриде!
И вот опять все снова: тот же
Дежурства график в расписанья сетке.
Печаль под глазом в складке кожи
Тоскует волком в календарной клетке.
И снова я внимаю фараонам,
Английским королевам, принцам датским.
— И был ли я Наполеоном?
Не помню... Может Чацким?
Идут клиенты с головой больною
И выдаю я им пирамидону,
И стихотворною строкою
Лечу, чувствительных к слову.
И тлея изнутри, как шнур бикфордов,
Смотрю на пациентов философски.
— Я — Пушкин. А как ваше имя, доктор?
— Меня зовите просто — Склифософский.